Неточные совпадения
Давно уже имел я намерение написать
историю какого-нибудь города (или края) в данный период времени, но
разные обстоятельства мешали этому предприятию.
Петрицкий был молодой поручик, не особенно знатный и не только не богатый, но кругом в долгах, к вечеру всегда пьяный и часто за
разные и смешные и грязные
истории попадавший на гауптвахту, но любимый и товарищами и начальством.
Я окончил вечер у княгини; гостей не было, кроме Веры и одного презабавного старичка. Я был в духе, импровизировал
разные необыкновенные
истории; княжна сидела против меня и слушала мой вздор с таким глубоким, напряженным, даже нежным вниманием, что мне стало совестно. Куда девалась ее живость, ее кокетство, ее капризы, ее дерзкая мина, презрительная улыбка, рассеянный взгляд?..
Замечу при этом, что Ефим даже очень подробно знал все мои семейные обстоятельства, отношения мои к Версилову и почти все, что я сам знал из
истории Версилова; я же ему в
разное время и сообщил, кроме, разумеется, некоторых секретов.
Много ужасных драм происходило в
разные времена с кораблями и на кораблях. Кто ищет в книгах сильных ощущений, за неимением последних в самой жизни, тот найдет большую пищу для воображения в «
Истории кораблекрушений», где в нескольких томах собраны и описаны многие случаи замечательных крушений у
разных народов. Погибали на море от бурь, от жажды, от голода и холода, от болезней, от возмущений экипажа.
Досказав всю
историю и всю гадость ее и еще с особенным удовольствием
историю о том, как украдены
разными высокопоставленными людьми деньги, собранные на тот всё недостраивающийся памятник, мимо которого они проехали сегодня утром, и еще про то, как любовница такого-то нажила миллионы на бирже, и такой-то продал, а такой-то купил жену, адвокат начал еще новое повествование о мошенничествах и всякого рода преступлениях высших чинов государства, сидевших не в остроге, а на председательских креслах в равных учреждениях.
Этот процесс в
разных формах уже происходил в
истории человеческих обществ.
Этот процесс экстериоризации человеческого сознания в
разных формах происходил на протяжении
истории.
В христианской
истории нет одного избранного народа Божьего, но
разные народы в
разное время избираются для великой миссии, для откровений духа.
В Европе давно уже есть тайная, внутренняя тяга на Восток, которая на поверхности
истории получала
разные выражения.
Но марксизм в своей исторической форме подвергает опасности царство Духа, которое, впрочем, подвергалось опасности в
разных формах в
истории.
История о зажигательствах в Москве в 1834 году, отозвавшаяся лет через десять в
разных провинциях, остается загадкой. Что поджоги были, в этом нет сомнения; вообще огонь, «красный петух» — очень национальное средство мести у нас. Беспрестанно слышишь о поджоге барской усадьбы, овина, амбара. Но что за причина была пожаров именно в 1834 в Москве, этого никто не знает, всего меньше члены комиссии.
После Сенатора отец мой отправлялся в свою спальную, всякий раз осведомлялся о том, заперты ли ворота, получал утвердительный ответ, изъявлял некоторое сомнение и ничего не делал, чтобы удостовериться. Тут начиналась длинная
история умываний, примочек, лекарств; камердинер приготовлял на столике возле постели целый арсенал
разных вещей: склянок, ночников, коробочек. Старик обыкновенно читал с час времени Бурьенна, «Memorial de S-te Helene» и вообще
разные «Записки», засим наступала ночь.
Ошибка славян состояла в том, что им кажется, что Россия имела когда-то свойственное ей развитие, затемненное
разными событиями и, наконец, петербургским периодом. Россия никогда не имела этого развития и не могла иметь. То, что приходит теперь к сознанию у нас, то, что начинает мерцать в мысли, в предчувствии, то, что существовало бессознательно в крестьянской избе и на поле, то теперь только всходит на пажитях
истории, утучненных кровью, слезами и потом двадцати поколений.
Эти части книги мне нужны были для описания
разных атмосфер, через которые я проходил в
истории моего духа.
В русской
истории есть уже пять периодов, которые дают
разные образы.
Это вселенское религиозное миропонимание и мироощущение, к которому современный мир идет
разными путями и с
разных концов, прежде всего остро ставит вопрос о смысле мировой
истории, о религиозном соединении судьбы личности и судьбы вселенной.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и религии, отрицание смысла конкретной
истории, допущение скитания душ по
разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец
истории мира.
Тут опять начинается та же
история: если тетерева в куче, то не подпустят и, слетая один за другим, все разместятся врассыпную по
разным скольким деревьям.
Почти всё общество, — туземцы, дачники, приезжающие на музыку, — все принялись рассказывать одну и ту же
историю, на тысячу
разных вариаций, о том, как один князь, произведя скандал в честном и известном доме и отказавшись от девицы из этого дома, уже невесты своей, увлекся известною лореткой, порвал все прежние связи и, несмотря ни на что, несмотря на угрозы, несмотря на всеобщее негодование публики, намеревается обвенчаться на днях с опозоренною женщиной, здесь же в Павловске, открыто, публично, подняв голову и смотря всем прямо в глаза.
Сорванные травы и цветы мы раскладывали и сушили в книгах, на что преимущественно употреблялись «Римская
история Роллена» и Домашний лечебник Бухана; а чтоб листы в книгах не портились от сырости и не раскрашивались
разными красками, мы клали цветы между листочками писчей бумаги.
Воображение его было преисполнено чистыми, грандиозными образами религии и
истории, ум занят был соображением
разных математических и физических истин, а в сердце горела идеальная любовь к Мари, — все это придало какой-то весьма приятный оттенок и его наружности.
Таким же вычурным языком он рассказывал рабочим
истории о том, как в
разных странах народ пытался облегчить свою жизнь.
Человеческая
история идет вверх кругами — как аэро. Круги
разные — золотые, кровавые, но все они одинаково разделены на 360 градусов. И вот от нуля — вперед: 10, 20, 200, 360 градусов — опять нуль. Да, мы вернулись к нулю — да. Но для моего математически мыслящего ума ясно: нуль — совсем другой, новый. Мы пошли от нуля вправо — мы вернулись к нулю слева, и потому: вместо плюса нуль — у нас минус нуль. Понимаете?
Но, дорогие, надо же сколько-нибудь думать, это очень помогает. Ведь ясно: вся человеческая
история, сколько мы ее знаем, это
история перехода от кочевых форм ко все более оседлым. Разве не следует отсюда, что наиболее оседлая форма жизни (наша) есть вместе с тем и наиболее совершенная (наша). Если люди метались по земле из конца в конец, так это только во времена доисторические, когда были нации, войны, торговли, открытия
разных америк. Но зачем, кому это теперь нужно?
— Если вы знакомы с
историей религий, сект, философских систем, политических и государственных устройств, то можете заметить, что эти прирожденные человечеству великие идеи только изменяются в своих сочетаниях, но число их остается одинаким, и ни единого нового камешка не прибавляется, и эти камешки являются то в фигурах мрачных и таинственных, — какова религия индийская, — то в ясных и красивых, — как вера греков, — то в нескладных и исковерканных представлениях
разных наших иноверцев.
Это был образчик мелочности, обнаруженной на старости лет протопопом Савелием, и легкомысленности дьякона, навлекшего на себя гнев Туберозова; но как Москва, говорят, от копеечной свечи сгорела, так и на старогородской поповке вслед за этим началась целая
история, выдвинувшая наружу
разные недостатки и превосходства характеров Савелия и Ахиллы.
Люди же, пользующиеся преимуществами, произведенными давнишними насилиями, часто забывают и любят забывать то, как приобретены эти преимущества. А между тем стоит только вспомнить
историю, не
историю успехов
разных династий властителей, а настоящую
историю,
историю угнетения малым числом людей большинства, для того чтобы увидать, что основы всех преимуществ богатых над бедными все произошли ни от чего другого, как от розог, тюрем, каторг, убийств.
— Мы, дачницы, затеваем здесь спектакль для детей, — сказала она. — Уже все есть у нас — и театр, и актеры, остановка только за пьесой. Прислали нам десятка два
разных пьес, но ни одна не годится. Вот вы любите театр и хорошо знаете
историю, — обратилась она к Ярцеву, — напишите-ка нам историческую пьесу.
Каждое утро, проводив мужа на службу, или вечером, когда он уходил в наряд, она звала Илью к себе или приходила в его комнату и рассказывала ему
разные житейские
истории.
— Итак, — продолжал Саша, вынув из кармана револьвер и рассматривая его, — завтра с утра каждый должен быть у своего дела — слышали? Имейте в виду, что теперь дела будет у всех больше, — часть наших уедет в Петербург, это раз; во-вторых — именно теперь вы все должны особенно насторожить и глаза и уши. Люди начнут болтать
разное по поводу этой
истории, революционеришки станут менее осторожны — понятно?
Грязные языки, развязавшиеся после смерти страшного князя и не знавшие
истории малахитовой щетки, сочиняли насчет привязанности княгини к Михайлушке
разные небывалые вещи и не хотели просто понять ее слепой привязанности к этому человеку, спасшему некогда ее жизнь и ныне платившему ей за ее доверие самою страстною, рабской преданностью.
Кроме того, Зинка умел рассказывать
разные страшные сказки и достоверные
истории про домовых, водяных, а также колдунов и вообще злых людей и, что всего дороже, умел так же хорошо слушать и себе на уме соглашаться со всем, что ему говорил его барин.
Напротив того, в этой дурацкой школе глупых девчонок заставляла всегда твердейшим образом учить катехизис и
разные священные
истории, внушала им страх и уважение ко всевозможным начальническим физиономиям; но меня все-таки выгнали, вышвырнули из службы, а потому теперь уж извините: никакого другого чувства у меня не будет к моей родине, кроме ненависти.
История, конечно, поймет и оценит ваши подвиги, и мое одно при этом пламенное желание, чтобы она также поняла и оценила
разных газетных пустословов, торгашей и подстрекателей!
Кроме того, строгие карантинные правила по
разным соображениям не выпустили бы нас с кораблем из порта ранее трех недель, и я, поселившись в гостинице на набережной Канье, частью скучал, частью проводил время с сослуживцами в буфете гостиницы, но более всего скитался по городу, надеясь случайно встретиться с кем-нибудь из участников
истории, разыгравшейся пять лет назад во дворце «Золотая цепь».
На стойбище сбилось народу до двух тысяч. Тут были и киргизы, и башкиры, и казаки, и
разные воровские русские люди, укрывавшиеся в орде и по казачьим станицам. Не было только женщин и детей, потому что весь этот сброд составлял передовой отряд. Пленников привязали к коновязям, обыскали и стали добывать языка: кто? откуда? и т. д. Арефа отрывисто рассказал свою
историю, а Гарусов начал путаться и возбудил общее подозрение.
В первом из этих отделений находятся 1) материалы для
истории Петра Великого, собранные при жизни его: выписки из подлинного дела о стрелецком бунте 1698 года, дело о мятеже башкирском в 1708 году, документы о бунте булавинском; ведомости о числе войск и орудий в
разное время, о каналах, заводах, фабриках и пр., о действиях в шведскую войну; журналы походов и путешествий Петра Великого и пр.; кроме того — 2) собственноручные черновые бумаги Петра, — его ученические тетради, проекты законов, указов, рескриптов, счеты, письма и пр.
Все отдавали справедливость его тщательности в издании памятников, красноречию и плавности слога в его учебниках, ловкости рассказа о событиях новой русской
истории; но отзывы о нем, сколько мы знаем, вовсе не были таковы, как отзывы о
разных наших ученых, двигающих науку вперед.
Еще решительнее духовенство сопротивлялось вторжению иноземных обычаев в русскую жизнь. Грозные проклятия постигли тех, которые перенимали
разные немецкие обряды и моды. Для примера довольно указать на один из самых невинных обычаев — бритье бороды. Еще патриарх Филарет восставал против бривших бороды, потом Иосиф и, наконец, патриарх Адриан в своем окружном послании, писанном уже в первые годы единодержавия Петра (см. «
Историю Петра», том III, стр. 193–194).
— То-то вот оно и есть, — повторил Иван Иваныч. — А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт, — разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем
разный вздор — разве это не футляр? Вот если желаете, то я расскажу вам одну очень поучительную
историю.
Конечно,
разным талантам, бесспорно, нужно уметь, как-то: на фортепьянах иногда поиграть, по-французски говорить,
истории, географии, закону божию и арифметике, — вот оно как! — а больше не нужно.
Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним
разные составленные про него
истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом.
— Ну да, mademoiselle Blanche de Cominges… et madame sa mère… [И ее мать (фр.).] согласитесь сами, генерал… одним словом, генерал влюблен и даже… даже, может быть, здесь совершится брак. И представьте при этом
разные скандалы,
истории…
Известный своими заслугами ученый К. Ф. Калайдович просил дозволения издавать журнал отечественной
истории, словесности и критики, под названием «Русский зритель», по две книжки в месяц, с приложением
разных картинок и в том числе старинных нарядов.
Теперь, в заключение нашего обзора, нужно прибавить только, что по окончании второй эпохи
истории с 1224 годом помещены в XIV и XV книгах еще
разные приложения.
Открывалась книжка обыкновенно стихами; потом следовала какая-нибудь статья в прозе, затем очень часто письмо к издателям; далее опять стихи и проза, проза и стихи. В средине книжки помещались обыкновенно «Записки о российской
истории»; к концу относились «Были и небылицы». Каждая статья обыкновенно отмечалась особым нумером, как ныне главы в бесконечных английских романах, и число статей этих в
разных книжках было весьма неодинаково. В первой их 33, в V — 11, в X — 17, в XV — 7, в XVI — 12 (41).
(49) Первый том
истории Щербатова вышел в 1770 году, а следующие четырнадцать в
разные сроки выходили до 1792 года.
(43) Г-н Старчевский говорит («Литература русской
истории до Карамзина», стр. 230): «Записки эти составлены из свода
разных русских летописей, со многими синхронистическими таблицами и с критическими примечаниями». Более ничего не сказано для их характеристики.
По левую сторону рекреационной залы тянулись окна, полузаделанные решетками, а по правую стеклянные двери, ведущие в классы; простенки между дверьми и окнами были заняты раскрашенными картинами из отечественной
истории и рисунками
разных зверей, а в дальнем углу лампада теплилась перед огромным образом св.